Троюродный дядя Петровского напоминал пожилого брахиозавра. Такой же неуклюжий и лапидарный. Туловище, похожее на колоду, поддерживали массивные колонны-ноги. На фоне общего монументализма тела контрастно смотрелась маленькая подвижная голова Вениамина Кузьмича, которая постоянно занималась своим едва ли не единственным делом — едой.

Войдя в комнату, он окинул присутствующих взглядом крошечных глазёнок, откусил потерявший форму бутерброд с салом, дохнул ядрёным перегаром и многозначительно изрёк:

— Кадастр. С каждого по бутылке.

Жорик хлопнул крыльями и тут же озадаченно повторил, пробуя звуки на вкус:

— Кадастр… Кадастр-р…

— Ну вот, — усмехнулся Таусонский, — Теперь прилипло словечко, так-сяк. Редко он новенькое разучивает.

— Привет, дядь Вень, — сказал Андрон. — Можно тебя попросить ещё об одной услуге?

— Кадастр-р! — радостно провозгласил попугай.

Вениамин Кузьмич одобрительно посмотрел на пернатого и пожал плечами, мол: «Все верно птица говорит. Оброк — вперёд».

— Будет тебе водка, не волнуйся, — поспешил успокоить его Петровский. — Мы собираемся уснуть часов на десять-пятнадцать. Нужно приглядеть за хатой и за этим клювастым оратором. Хорошо?

Дожевав бутерброд, Вениамин Кузьмич поцыкал и молвил:

— Я соседа приглашу. В сенях посидим.

— Вот и отлично. Зови, — Петровский глухо щёлкнул по шляпе.

Троюродный брахиозавр степенно развернулся и затопал прочь.

Андрон и Павел Сергеевич вернулись к монтажу С-визора. Они уже закрепляли последний прибор. Посовещавшись час назад, четверо приятелей решили отправиться в опасное путешествие вместе: Валера в качестве единственного, хоть и довольно мощного сшиза, Альберт Агабекович на правах учёного, а мускулистый гений freak-режиссуры с подполом контрразведки призваны были олицетворять расчётливую силу и чуткую прозорливость соответственно.

Настроение у Рысцова все ещё колебалось возле завалинки. Из головы невозможно было выгнать назойливые мысли об истории, рассказанной Петровским. Сколько лет дружили, а он даже предположить не мог, что у чудаковатого режиссёра есть сын…

Валера краем глаза проследил, как могучая спина дяди Вены исчезла в мартовской тьме, и снова повернулся к Аракеляну.

— Строго говоря, — профессор потрогал горбинку на носу, — этот человек, конечно, не создатель эса, потому как С-пространство вообще никто не учреждал — само постепенно выросло. Он, если ты не наврал в состоянии гипноза, придумал формулу С-волн. По всей видимости, это и есть тот самый научный сотрудник одного из российских НИИ, который считался до сих пор пропавшим без вести.

— С чего бы мне врать? — слегка обиделся Рысцов.

— Я несколько неточно выразился. Здесь дело не в сознательном обмане. Во время спровоцированной гипермнезии просто-напросто могли сложиться некорректные ассоциативные модели.

— Ясно, — сказал Валера, гадая, оскорбил его Аракелян последней фразой или нет.

— Таким образом, будем надеяться, что нам удастся найти этого человека целым и невредимым. Да я, черт возьми, полжизни отдал бы за встречу с этим безвестным гением…

— Кстати, о невредимости, — протянул Рысцов, разглядывая свои перебинтованные руки. — Что вы думаете о тех моих криках, истериках? Ведь я действительно чувствовал чью-то ужасную боль, отчаяние… много всего…

— Трудно утверждать наверняка, — ответил Альберт Агабекович, сцепив замком подрагивающие волосатые пальцы. — Возможно, этих событий, образы которых ты проецировал, и не произошло ещё.

— В каком это смысле… ещё?

— Современная наука не исключает возможности соприкосновения человеческого сознания или подсознания с разрозненными фрагментами будущего. При определённых условиях функционирования мозга. А может, и чего-то иного, каких-то других нитей мироздания, оплетающих нас…

Валера воззрился на трогательно-смуглое лицо профессора с подозрением. Неужто опять полтергейстно-сверхъестественная ботва?

Аракелян прочёл в его взгляде недоверие и, улыбнувшись уголками губ, тихонько произнёс без тени издёвки:

— Что мы знаем о гранях и границах собственной сути? Одну миллиардную долю? Не исключено. Хотя я склонён полагать — меньше. Это как трансцендентная кривая в математике. Её уравнение в декартовых координатах не является алгебраическим… Это то, что пока находится за пределами наших четырех измерений. Не стоит отбрасывать совсем уж категорично вероятность, что в том тёмном тоннеле ты видел не только прошлое. Быть может, там мелькнули и тени грядущего?

Мудрые глаза учёного посмотрели на Валеру с печальной завистью. Они шептали: «Как бы я тоже хотел не верить во всю эту чушь. Но вот поживи с моё… и тогда поговорим ещё разок».

Рысцов вдруг на миг будто уловил каким-то шестым чувством, что происходит в душе пожилого армянина — перед ним пронеслись тени юношеских мечтаний, бесформенные призраки мыслей выстроились бесконечной цепочкой… А за всем этим ворочалось нечто неразличимое, отличающееся по масштабу и формату от обывательского понимания, свойственное только истинным жрецам науки. Какая-то тайна, о которой им почему-то запрещено рассказывать смертным…

Входная дверь бахнулась о кочергу и чуть не спрыгнула с петель.

Дядя Веня вернулся с соседом. Оба были пьяны в коромысло.

— Кадастр-р! — с готовностью прокомментировал Жорик.

Вениамин Кузьмич обрушился на жалостно пискнувший табурет, приподнял крышку кастрюли с остатками супа, повёл носом и заявил:

— Мы готовы.

Сосед в знак солидарности отяготил своим немалым весом лавку и извлёк откуда-то из недр своего тулупа банку с мутной жидкостью.

Таусонский взглянул на Петровского и осведомился:

— Они тут нам аппаратуру не испоганят?

— Ни в коем случае, — заверил его Андрон. — Ребята крепкие. Максимум ущерба могут нанести лишь запасам спиртного и еды.

— А им не придёт в голову попугаем закусить?

— Да нет! Я дядю Веню знаю. Видно же, что Жорик ему сразу понравился.

— Ну смотри… Под твою ответственность.